магия таланта

До выхода из подземного перехода на солнечный тротуар Тверской оставалось несколько ступенек, когда моим вниманием целиком и полностью завладел причудливый барабанный ритм. В плотном, агрессивном потоке городского шума, сплетающем множество одиночных звуков в единый гул, он дерзко вел независимую партию. Остро вспыхнуло желание непременно увидеть барабанщика.
Без проблем. Он расположился в двух шагах от входа в метро, на перекрестке улицы и одноименного бульвара. На асфальт брошены три большие картонные коробки, и над ними резво порхают деревянные палочки. Пятачок на Тверской у Макдональдса – центрее места не бывает - пуп земли. Ощущение от движения вокруг такое же, как при взгляде на разворошенный муравейник. При этом сразу заметно, что с ритмом его барабанов согласовывалось все, что здесь находилось и происходило: походки и жестикуляция прохожих, голоса раздатчиков флаерсов, шуршание автомобильных шин и даже траектории полета голубей. Юные барышни, оказавшись в зоне действия мощных вибраций, одна за другой, подобно змеям, завороженным дудочкой факира, впадали в танцевальный транс. Группками по-двое по-трое они образовывали вокруг барабанщика неправильной формы концентрические окружности, и в эту воронку то и дело затягивало новых слушателей.
Музыкант лупил по коробкам, не жалея сил. Я приблизилась, чтобы разглядеть подробности. Лицо с красноватым оттенком, как бывает от долгого пребывания под открытым небом, черные, спутанные, не первой свежести волосы тяжелыми прядями закрывали половину лица. Когда он время от времени вскидывал голову, темные глаза сверкали сумасшедшим блеском. Пару раз он обводил взглядом пространство вокруг. В выражении лица ничего не менялось. До меня дошло: парень пребывал в трансе. Не он выстукивал ритмы - они вели его за собой. В глубокой концентрации, отдаваясь процессу целиком, без остатка, он трансформировал рвущийся изнутри поток энергий в головокружительный танец барабанных палочек. В таком состоянии можно барабанить бесконечно. Без устали.
Дом, куда я направлялась, находился на расстоянии двух перекрестков оттуда. Зачарованная видением, прибыла туда на автопилоте. Едва переступила порог, из меня, как из переполненного ушата, на хозяйку выплеснулись бурные восторги по поводу уличного музыканта и подсмотренной сценки.
- А-а, - небрежно протянула она, не прерывая манипуляций с чайником,- это наш местный бомж.
От неожиданности я чуть не подавилась очередным восклицанием. Образовалась короткая пауза. Мне нужно было оправиться от шока. Я молча разулась, устроилась на табурете за кухонным столом. Лена придвинула чашку чая. Благоухание жасминового аромата вернуло способность соображать. Заинтригованная больше прежнего, я принялась выпрашивать рассказ во всех подробностях. Как бомж? Почему бомж? Не может быть, чтобы бомж!
- Может, - махнула рукой Лена. Его тут все знают.
Он жил в этом квартале давно. Бывало, пьяный в хлам валялся по дворам, совершенно потеряв человеческий облик. Несколько раз его жизнь висела на волоске, и вероятность скорой гибели была предрешена со всей очевидностью. Но непредсказуемы прихоти судьбы.
Пару лет назад на противоположном углу перекрестка, у бывшего Дома Актера, на несколько дней обосновался лихой заезжий шоумен. Барабанщик. Настоящий профи. Он выходил на людный перекресток с набором пластиковых ведерок и ради личного кайфа и драйва устраивал музыкальное супершоу. Успех у публики был бешеный.
Нашего бомжа каким-то ветром проносило мимо. Зрелище зацепило настолько, что, не сходя с места, он проторчал возле маэстро все дни, покуда продолжались выступления. Что с ним происходило в это время, нам неизвестно, но едва экзотический гость удалился, он немедленно приступил к реализации собственного проекта, облюбовав как раз ту площадку, где я его сегодня застала.
Первоначально ударная установка представляла собой небольшую обувную коробку, скорее всего раздобытую в мусорном баке, ей под стать оказалась и пара корявых сучков, чьи грубо обломанные концы с первого же взгляда намекали на прямое родство с липами, украшающими Тверской бульвар со времен Пушкина. Но, поскольку нашего героя волновал исключительно волшебный процесс извлечения ритмичных звуков, технические несовершенства инструмента и другие внешние помехи он счел несущественными формальностями. Как показало время, стратегия оказалась верной.
Стучал он с утра и до ночи каждый божий день. Местным его подноготная была известна. Проходя мимо, кто бурно раздражался, кто тихо забавлялся нелепым его занятием и несуразным видом. А ежедневно текущая мимо толпа, иначе говоря, публика, судила по-своему. У нее ведь никакой памяти нет. Она видит и оценивает только то, что существует перед ней в настоящий момент, здесь и сейчас.
Ничто в прежней жизни не предполагало возможности такого разворота. Никто из знавших его до сей поры, и меньше всего он сам, мог допустить в голову мысль, что имеет хоть малейшее отношение к музыке. Только теперь не существовало для него ничего ценнее пустой картонной коробки и пары липовых прутьев. В постылой жизни пропойцы обнаружилось новое измерение. Незамысловатые инструменты позволили услышать звучание души.
Через какое-то время сообразно настойчивости стало прибавляться умение. Окружающий мир честно и непредвзято отразил произошедшие перемены. Всегдашние, свернутые тугим удушливым коконом равнодушие и презрение, которые он знал как единственное возможное к себе отношение, отступили.. Теперь люди реагировали не столько на него самого – они откликались на музыку. Рядом с коробкой образовалась и стала расти горка монет, сверху ее накрыли бумажные купюры. Шоу требовало развития.
Он перестал пить. Переселился в ночлежку. Заработки вложил в обновление инструмента. Начал с того, что купил у грузчиков в «Бенеттоне» несколько больших и крепких коробов. Кто-то из сочувствующих предложил в подарок настоящие барабанные палочки. Он отказался. Предпочел купить, пусть и за чисто символическую плату.
Вскоре завелись постоянные почитатели. Ему стали дарить одежду, хорошую, не новую, конечно, но вполне аккуратную и даже стильную. А как-то раз две симпатичные озорные девчонки, прокрутив бедрами под его аккомпанемент два полных выходных дня, оставили на память забавные, в несколько рядов, деревянные бусы. Он намотал их вокруг шеи, и они прижились. Внешний облик приобрел отчетливые и оправданные стилем жизни черты богемности.
Волшебная метаморфоза началась позапрошлым летом. Прошло без малого два года. Меня заинтересовал возраст барабанщика. На беглый взгляд лет ему было 35-37. Лена уверяла, что он много старше.
Услышанное совершенно не желало укладываться в голове. Представить себе 50-летнего горького пьяницу, бомжа, собачьей жизнью просуществовавшего на улице не один десяток лет, который не только думать забыл о нормальном человеческом быте, но уже практически выбыл из списков живущих, - и чтобы он в один миг вдохновился мастерством уличного музыканта? И теперь, спустя два, всего два года, тот же самый человек, личной силой и страстью закручивает на себя, подчиняет, задает ритм и диктует волю сумасшедшему потоку жизни на Тверской – просто невероятно!
Подумать только - малая искорка невесть где таившегося таланта, высвобожденная волей слепого случая, пробудила творческий дух в том, кто в прежней жизни не имел ни малейшего о нем понятия. Чудом уцелевшая, она вспыхнула, озарила, сокрушила, смела все возможные преграды на пути воплощения и реализовалась в полноте, несмотря ни на какие соображения о предопределенности событий и теорию о точке невозврата.
Неисповедимы пути твои, Господи.
Может, творчество и есть тот единственный язык, на котором возможен подлинный диалог с Тобой?